– Валерий Александрович, правда ли, что вы можете блоху подковать?
– Не знаю, не пробовал. Но если постараться, да еще под микроскопом… Впрочем, думаю, что подобным образом автор известной повести хотел подчеркнуть, что для настоящего профи ничего невозможного нет.
– А еще говорят, что вы профессионал среди заточников, мол, не всякий заточник с вами может сравниться. Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать настоящий профи?
– Это человек и знающий, и умеющий. Обязательно неравнодушный в деле. С обостренным чувством самодостоинства, не нуждающийся в контролере. Всегда ставящий перед собой максимально высокую планку. Он постоянно учится, интуитивно впитывает в себя все, что другие делают лучше. И, как правило, вечно собой недовольный.
– Вы тоже собой недовольны?
– Когда сказал «вечно недовольный», я имел в виду не брюзгу, а человека, который, сделав дело, никогда не скажет: «получилось», а, наоборот, оценит самокритично: «можно было бы и лучше». Это, кстати, здорово движет вперед мастерство, не дает повода самоуспокоиться и почивать на лаврах.
– Тогда так… Что надо, чтобы стать профессионалом среди заточников-профессионалов? То есть среди тех, кто работает на микроуровне – постоянно имеет дело с микронами?
– К тому, что сказал, добавил бы: нужно хорошее оборудование и зоркий глаз. Еще – знания, опыт, интуиция. Надо тонко чувствовать материал, знать на ощупь его свойства и характеристики, законы математики, физики, геометрии, химии, теплотехники, учитывать температуру воздуха, собственных пальцев, технологию металла. Еще бог знает что. Наверно, просто надо понимать, что в твоих руках не просто кусок металла, а что-то живое, со своим «характером». Задача одна – так заточить, чтобы эффект от твоей работы был максимально эффективным и максимально длительным. А еще… Надо не обращать внимания на откровенных бракоделов, для которых ты, твое отношение к работе – как бельмо на глазу, как молчаливый, но вечный укор.
– Извините за отступление. Много лет назад мне впервые довелось беседовать с асами, работающими по дереву. Оказывается, для продольной и поперечной резки доски нужны разные ножовки, внешнюю часть дверей лучше делать сердцевиной внутрь – так она крепче. А их топором и вправду можно было бриться…
– Я и говорю, многое надо знать, в том числе про угол заточки пилы, того же топора… Впрочем... Поручите одну и ту же работу, скажем, сотне первоклассных токарей. Результат будет разный с точки зрения и скорости, и качества работы.
– И все же… Чего в вашей работе больше – мастерства или интуиции?
– Наверное, азарта. Если задание «не повторение пройденного», а что-то новенькое, необычное, «крепкий орешек», то и мастерство, и интуиция включаются, тем более что спиной всегда чувствуешь вопрошающие глаза заказчика и своих коллег: неужели и сейчас справится? Может быть, это эгоизм, но всегда хочется доказать: могу. Доказать прежде всего самому себе. Правда, после таких заказов испытываешь и удовлетворенность, и некую временную опустошенность, и усталость.
– Знаю, однажды вас отозвали из отпуска, чтобы заточить медицинский инструмент…
– Конечно, можно было бы отказаться, сослаться на то, что я в отпуске, что за границей мединструмент вообще не перезатачивают. Но я, повторяю, согласился. Во-первых, как мне сказали, больничный заточник уволился, приостановились даже плановые операции. А, во-вторых, хотелось помочь людям и еще раз себя испытать: смогу ли на этот раз. Вернемся к тем же фрезам. У немцев они, повторяю, одноразовые, вышли из строя – и в утиль. А мы – восстанавливаем. Раньше делали это централизованно, где-то под Минском. А сейчас – каждый у себя, потому что, извините за грубость, – каждый сам за себя. Иногда за месяц приходится восстанавливать до 800 фрез. Не думайте, что заточить, то же, например, «ласточкино гнездо» – это простая работа. За бугром, кстати, одна новенькая фреза стоит от двухсот тысяч до трех миллионов. Если в белорусских рублях…
– Приоткрою секрет. В письме на «Гомсельмаш» главврач областной специализированной клинической больницы восторгалась, что у нас есть специалисты такого класса, профессионалы высшей пробы, просила объявить вам благодарность…
– Работал, повторяю, не ради денег и благодарности. Во мне тогда были два противоположных чувства. С одной стороны, конечно же, гордость за то, что кому-то помог, что мне доверяют, что, оказывается, могу. С другой стороны, испытывал некие горечь и боль оттого, что медицине недостает сегодня финансирования, что из-за низкой зарплаты заточники мединструмента разбежались кто куда.
– Признайтесь, и у вас, наверное, бывали провалы-неудачи? И как их надо воспринимать?
– Конечно, были, особенно в начале трудовой биографии. Главное в таких случаях – не теряться. Неудача показывает, где у тебя «тонко» и вот-вот «порвется», если своевременно из нее не сделаешь нужных выводов.
– А когда появилась уверенность в себе?
– Наверно, тогда, когда самостоятельно выполнил первый сложный заказ.
– У кого учились?
– По-моему, нельзя учиться только у одного – невольно станешь его копией. Если хочешь быть настоящим мастером, учиться надо у всех: у каждого есть что позаимствовать. Мне, правда, здорово повезло: я, молодой слесарь, был приставлен к асу заточного дела Афанасию Сергеевичу Мешкову. Признаюсь, после нескольких смен опустил руки, заявил: ничего у меня не получится. Спасибо наставнику, переубедил. Трудно всегда, всем и во всем, если к делу с душой. В общем, остался и вскоре даже немного загордился после резюме Афанасия Сергеевича: мол, было у меня шесть – восемь учеников, но по-настоящему только у тебя получается. По натуре я максималист, наверное – все навыки и умения коллег всегда хочется соединить в себе.
– Помню, покойный архиепископ Гомельский и Жлобинский Аристарх на одном из гомельских заводов заказал четырехметровый крест для собора святых Петра и Павла, что в гомельском парке. Не сумели тамошние мастера, а ваши справились…
– Понимаете, инструментальщики – это рабочая элита, квалификация и ответственность за результат у них повыше. Не скажу о патриотизме, степени религиозности, но они привыкли работать строго по чертежу, в пределах микронных допусков. По-другому нам нельзя. Бракованный инструмент – это, как ни старайся, клонированный брак.
– Не могу не спросить: почему у нас есть люди, которым качество труда до лампочки?
– Причин здесь много. Сказываются и уровень квалификации, и размытая ответственность, и степень самоуважения, и уровень оплаты, и простая человеческая лень. Понимаю, асом сразу не становятся, для этого требуются многие годы.
– А не обидно оттого, что у вас мало свободного времени, даже из отпуска отзывают иногда. Да и соседи, знакомые, наверняка, часто отвлекают?
– Не обидно. Действительно, занят постоянно. Наверное, это хорошо, если главное для тебя в жизни – быть востребованным, полезным людям. К тому же я не умею отказывать.
– Я лично еще в деревне понял, что хороший заточник чего-то стоит. Видел, например, как односельчане в сенокос косу клепали-точили. У всех одно и то же: коса, бабка и молоток. А получается по-разному. Еще тогда захотелось понять, в чем тут собака зарыта, какие у кого профессиональные секреты, например, почему иной сухую щетину без росы косит.
– Мне всегда хотелось научиться работать так, чтоб не хуже, а, может, и лучше… До сих пор учусь. Знаете, какая для меня высшая награда? На вопрос: как работает заточенный инструмент – видеть в ответ поднятый большой палец коллеги, молчаливо, но красноречиво говорящий «во!»
– На производстве любым способом пытаются снизить влияние так называемого субъективного, человеческого фактора, например, механизировать и даже автоматизировать труд.
– Недавно начальник нашего цеха Александр Петрович Дулина сказал мне: вскоре и твой труд максимально механизируем, мол, недавно заказали станок с программным управлением. Я, конечно, взялся за обучение тех, кто будет на нем работать. Но почему-то думается, что механизировать труд заточника – это из области фантастики, да и сегодняшние ученики откровенно говорят: все можно запрограммировать, но сомневаются, что можно как-то запрограммировать рабочую совесть.
– В этом месяце вашему предприятию – заводу специального инструмента и техоснастки, ставшему недавно открытым акционерным обществом, исполняется тридцать лет. Что бы вы могли сказать по поводу предстоящего юбилея?
– Подчеркнул бы три мысли. Во-1-х, идея на базе разрозненных цехов создать самостоятельный завод полностью себя оправдала. Помню, сколько было споров на эту тему. Одни утверждали, надо оставить все, как есть – у каждого предприятия должно быть свое инструментальное хозяйство; оппоненты, наоборот, возражали тогда: надо централизовать службы, занимающиеся подготовкой производства и изготовлением инструмента, требуется самостоятельная, мощная, управляемая, мобильная структура, у которой были бы «развязаны» руки в вопросах снабжения, технического развития, оплаты труда, маркетинга… И вправду, разве это не парадокс – инструментальщиков, имеющих самые высокие профессиональные разряды, причислять не к основным, а к вспомогательным рабочим, как было когда-то! В конце концов, отдельный завод – это право самим решать, как заработать, чтобы жить, и как жить, чтобы заработать. И они, к счастью, победили.
Во-2-х, как быстро летит время! Многие из нас стали ветеранами, пенсионерами. Честно говоря, и у меня уже не тот цепкий глаз, как раньше: все-таки в цехе тридцать шестой год.
В-3-х, волнует, что снижается спрос на наши машины. Если хотите знать мое мнение: думаю, все эти сегодняшние кризисы на рынках сбыта – временные; мы обязательно выстоим. Не будем, однако, тешить себя мыслью, что объемы продаж упали не только у нас, но и на многих других ведущих мировых фирмах. Необходимо, чтобы качество стало для всех нас, так сказать, «национальной» идеей. У рынка только один пароль: «качество». К тому же, конкуренты друг другу не помощники.
Пожалуй, есть и в-4-х. Не будем забывать, что наш юбилей предшествует другой знаковой дате: осенью, как вы знаете, головному предприятию исполняется 85 лет. Все мы, работающие на разных заводах, трудом своим должны крепить общий бренд – «Г о м с е л ь м а ш».
Беседу вел Николай ГУЛЕВИЧ.
Фото Николая СУСЛО.
