Жили в доме по­ляка Крыштофика, часто наведывались в Бело­сток в семью одного из друзей отца. Там нас с мамой и застал первый день войны. Сразу же поторопились домой. В Свислочи по городу двигалось много войск. Отец забежал к нам по­прощаться в военной форме и с винтовкой. На следующий день нача­лась эвакуация. Уехали и мы с матерью. Попадали под воздушный обстрел и бомбежку, чудом уцеле­ли. В конце концов снова вернулись в Свислочь.

В оккупации

Немцы поначалу не сильно прижимали, счи­тая, что советская власть здесь не успела еще пу­стить корни. Затем согна­ли в одно место евреев и образовали гетто. Позже их всех расстреляли. Когда в нашем доме по­селился полицай с мало­летней контуженой до­черью, мы перешли жить к Крыштофикам. Затем перебрались на окраину к одной маминой знакомой. Мама гадала на картах. Платили хлебом, моло­ком, яйцами, крупой. Тем и перебивались.

Осенним вечером 1942 года приехали эсэсовцы с собаками, оцепили ули­цу, стали выгонять всех из домов. Затем погнали на площадь к комендатуре, затолкали в подвальное помещение. Взрослых то и дело вызывали на до­просы. Никого не кормили, только да­вали немного воды.

Спустя неделю нас погрузили в маши­ны и повезли. Попали мы в концлагерь в Волковыск. Жили в подземном бара­ке длиной в пятьдесят метров. По обе стороны прохода шли двухъярусные нары. На них ничего не лежало – голые доски. При входе стоял бачок с водой, висела кружка на цепи. Было холодно, даже вода покрывалась корочкой льда. Иногда выгоняли наверх, чтобы мы наблюдали за экзекуциями над воен­нопленными. По утрам откуда-то выно­сили мертвых, сбрасывали в большой ров и поливали известью.

Однажды ночью за нами пришли. Женщин и детей построили в шерен­гу, погнали в город в санпропускник, оттуда – на станцию. Там погрузили в вагоны и повезли.

Живой товар

Прибыли в Кенигсберг. Затем в Мо­рунген на торговую биржу, где продава­ли людей. Нас купила помещица Янке Карге. За мать она отдала 12 марок, за меня – шесть. Привезла в имение, раз­местила в бараке. Муж хозяйки воевал на Восточном фронте, часто присылал награбленное добро. У Янке Карге было трое детей: старшая дочь Гизеля – моя ровесница. С нами жили русские воен­нопленные, гражданские поляки, укра­инские дети. В хозяйстве было много коров, лошадей, свиней и разной птицы, за которыми мы ухаживали. Наравне со взрослыми с утра до позднего вечера работали на полях. Мужчины косили рожь и пшеницу, женщины вязали сно­пы и ставили в копы. Сахарную свеклу убирали глубокой осенью и сдавали. Кормовую оставляли для скота. Из нее же нам варили борщ.

Крупнорогатый скот выгонялся летом на загороженную пашню. Молоко и мясо забирались на нужды «фатерлянда», хозяйка имела право оставить себе только бидон молока и забить к Пасхе одного кабанчика.

На зиму нам выдавали брезентовые ботинки на деревянной подошве, на лето – такого же плана тапочки-шлёры. Кормили одним и тем же блюдом: кар­тофельное пюре с мучной кислой под­ливой.

Путь домой

В феврале 1945 года, когда стал при­ближаться фронт, хозяйка заметно за­волновалась. Как-то проснулись утром – в имении тишина, хозяйка покинула его с детьми и со всем имуществом. Остались мы, русские, несколько по­ляков, одна немецкая семья, которой Янке Карге поручила досматривать подворье.

Бои обошли нас стороной. Затем в имении появились советские развед­чики на запряженных в сани лошадях. Позже военные стали приезжать на аме­риканских «студебеккерах».

В конце февраля мы решили двигаться на восток. Погрузили барахло в сани и отправились в путь. По дороге нас оста­новили. Старших ребят забрали в ар­мию, женщин, включая мою мать, оста­вили ухаживать за немецкими коровами. Это было в районе какого-то походного госпиталя. Здесь же находился клуб, где показывали раненым кинофильмы: «Свинарка и пастух», «Волга-Волга», «Чапаев». Тогда же я впервые увидел картину «В шесть часов вечера после войны», хотя настоящая война еще была не окончена.

Нам сказали, что в Советский Союз мы попадём только через фильтра­ционный лагерь. Но в марте, когда асфальтовые дороги полностью очи­стились от снега, мы все-таки трону­лись в дорогу. Лошадь и телега у нас были, корову тоже прихватили еще в поместье. По обочинам лежали опро­кинутые фуры с убитыми лошадьми, разбросанные вещи, перье из подушек, мертвые немецкие солдаты… Встреча­лись и наши.

Лошадь в пути погибла, заменили ее на клячу в ближайшем бауэрском по­местье. С приключениями, останавли­ваясь на ночлег в холодных, покинутых немцами домах, добрались до какого-то крупного немецкого населенного пункта. Остановились на окраине в де­ревянном доме с сарайчиком. Утром к нам приехали двое сотрудников филь­трационного лагеря, описали наше имущество – лошадь, корову, прочее трофейное барахло. Приказали явить­ся в лагерь. Нам оформили документы, и спустя несколько дней мы оказались в Гродно. Оттуда в товарном вагоне прибыли в родной Гомель.

С отцом мы больше никогда не ви­делись.

Феликс КОЗЛОВСКИЙ, бывший работник «Гомсельмаша».