Жили в доме поляка Крыштофика, часто наведывались в Белосток в семью одного из друзей отца. Там нас с мамой и застал первый день войны. Сразу же поторопились домой. В Свислочи по городу двигалось много войск. Отец забежал к нам попрощаться в военной форме и с винтовкой. На следующий день началась эвакуация. Уехали и мы с матерью. Попадали под воздушный обстрел и бомбежку, чудом уцелели. В конце концов снова вернулись в Свислочь.
В оккупации
Немцы поначалу не сильно прижимали, считая, что советская власть здесь не успела еще пустить корни. Затем согнали в одно место евреев и образовали гетто. Позже их всех расстреляли. Когда в нашем доме поселился полицай с малолетней контуженой дочерью, мы перешли жить к Крыштофикам. Затем перебрались на окраину к одной маминой знакомой. Мама гадала на картах. Платили хлебом, молоком, яйцами, крупой. Тем и перебивались.
Осенним вечером 1942 года приехали эсэсовцы с собаками, оцепили улицу, стали выгонять всех из домов. Затем погнали на площадь к комендатуре, затолкали в подвальное помещение. Взрослых то и дело вызывали на допросы. Никого не кормили, только давали немного воды.
Спустя неделю нас погрузили в машины и повезли. Попали мы в концлагерь в Волковыск. Жили в подземном бараке длиной в пятьдесят метров. По обе стороны прохода шли двухъярусные нары. На них ничего не лежало – голые доски. При входе стоял бачок с водой, висела кружка на цепи. Было холодно, даже вода покрывалась корочкой льда. Иногда выгоняли наверх, чтобы мы наблюдали за экзекуциями над военнопленными. По утрам откуда-то выносили мертвых, сбрасывали в большой ров и поливали известью.
Однажды ночью за нами пришли. Женщин и детей построили в шеренгу, погнали в город в санпропускник, оттуда – на станцию. Там погрузили в вагоны и повезли.
Живой товар
Прибыли в Кенигсберг. Затем в Морунген на торговую биржу, где продавали людей. Нас купила помещица Янке Карге. За мать она отдала 12 марок, за меня – шесть. Привезла в имение, разместила в бараке. Муж хозяйки воевал на Восточном фронте, часто присылал награбленное добро. У Янке Карге было трое детей: старшая дочь Гизеля – моя ровесница. С нами жили русские военнопленные, гражданские поляки, украинские дети. В хозяйстве было много коров, лошадей, свиней и разной птицы, за которыми мы ухаживали. Наравне со взрослыми с утра до позднего вечера работали на полях. Мужчины косили рожь и пшеницу, женщины вязали снопы и ставили в копы. Сахарную свеклу убирали глубокой осенью и сдавали. Кормовую оставляли для скота. Из нее же нам варили борщ.
Крупнорогатый скот выгонялся летом на загороженную пашню. Молоко и мясо забирались на нужды «фатерлянда», хозяйка имела право оставить себе только бидон молока и забить к Пасхе одного кабанчика.
На зиму нам выдавали брезентовые ботинки на деревянной подошве, на лето – такого же плана тапочки-шлёры. Кормили одним и тем же блюдом: картофельное пюре с мучной кислой подливой.
Путь домой
В феврале 1945 года, когда стал приближаться фронт, хозяйка заметно заволновалась. Как-то проснулись утром – в имении тишина, хозяйка покинула его с детьми и со всем имуществом. Остались мы, русские, несколько поляков, одна немецкая семья, которой Янке Карге поручила досматривать подворье.
Бои обошли нас стороной. Затем в имении появились советские разведчики на запряженных в сани лошадях. Позже военные стали приезжать на американских «студебеккерах».
В конце февраля мы решили двигаться на восток. Погрузили барахло в сани и отправились в путь. По дороге нас остановили. Старших ребят забрали в армию, женщин, включая мою мать, оставили ухаживать за немецкими коровами. Это было в районе какого-то походного госпиталя. Здесь же находился клуб, где показывали раненым кинофильмы: «Свинарка и пастух», «Волга-Волга», «Чапаев». Тогда же я впервые увидел картину «В шесть часов вечера после войны», хотя настоящая война еще была не окончена.
Нам сказали, что в Советский Союз мы попадём только через фильтрационный лагерь. Но в марте, когда асфальтовые дороги полностью очистились от снега, мы все-таки тронулись в дорогу. Лошадь и телега у нас были, корову тоже прихватили еще в поместье. По обочинам лежали опрокинутые фуры с убитыми лошадьми, разбросанные вещи, перье из подушек, мертвые немецкие солдаты… Встречались и наши.
Лошадь в пути погибла, заменили ее на клячу в ближайшем бауэрском поместье. С приключениями, останавливаясь на ночлег в холодных, покинутых немцами домах, добрались до какого-то крупного немецкого населенного пункта. Остановились на окраине в деревянном доме с сарайчиком. Утром к нам приехали двое сотрудников фильтрационного лагеря, описали наше имущество – лошадь, корову, прочее трофейное барахло. Приказали явиться в лагерь. Нам оформили документы, и спустя несколько дней мы оказались в Гродно. Оттуда в товарном вагоне прибыли в родной Гомель.
С отцом мы больше никогда не виделись.
Феликс КОЗЛОВСКИЙ, бывший работник «Гомсельмаша».